25 октября в Иностранке с читателями встретится писатель и актер Григорий Служитель. Гости смогут обсудить с ним критерии успешности литературного произведения и узнать, как рождается замысел новой книги. Мы поговорили с Григорием о творческом потенциале, любимых авторах и о том, можно ли его дебютный роман «Дни Савелия» поставить в театре.
#7
#1
«Мы все герои нашего времени»
#2
— Григорий, вы хотели поступить в Литературный институт. Почему в итоге выбрали ГИТИС?
— Главный учитель писателя — его любимые книги. К тому же, литература — это профессиональное одиночество. Театр, наоборот, дело коллективное. Я всегда думал, что если я захочу стать писателем, я им стану без образования, наедине с собой. Театр же требует постоянной практики с партнерами — этюды, отрывки, репетиции и, в конце концов, спектакли.
— Как вы считаете, есть ли что-то общее у актера и писателя?
— Я думаю, все виды искусства существуют приблизительно по одним и тем же принципам. Разнятся только инструменты. Очень мало художников, которые замыкаются в чем-то одном. Как правило, творческий потенциал находит выход в двух-трех ипостасях. Актеры пишут, режиссеры рисуют и так далее. Да, безусловно, есть иерархия увлечений. Что-то должно быть на первом месте. В моем случае литература сейчас важнее.
— Похвала от какого писателя (не важно, умершего или ныне живущего) была бы вам особенно приятна?
— Из ныне живущих — Саши Соколова. Из ушедших — Чехова, Беккета, Маркеса.
— Расскажите про ваши любимые книги (и классические, и современных авторов).
— Их много. Я не разделяю книги на классику, модерн, современную литературу. Жанры и направления — это вообще вещи весьма условные, тем более в современном мире. В конце концов, все писатели пишут один большой текст. И на литературу я смотрю не как на удаляющуюся в прошлое колею. Время — иллюзия. То есть они все здесь рядом, и мой любимый Боккаччо также близок ко мне, как Гоголь, Стерн или поэт Кушнер. Поэтому все те, кто мне дорог — мои современники. И в этом состоит один из самых чудесных законов искусства.
— Герой современной литературы — есть ли он сейчас?
— Я с большим скепсисом отношусь к любым обобщением такого рода. Никаких героев времени нет. Или даже так: мы все герои нашего времени. В любом случае, это всего лишь ракурс и фокус писателя на каком-то социальном феномене. То есть меня обыватели интересуют не меньше, чем, простите, так называемые пассионарии своего времени, потому что именно обыватели, как ни странно, определяют zeitgeist.
— Главный учитель писателя — его любимые книги. К тому же, литература — это профессиональное одиночество. Театр, наоборот, дело коллективное. Я всегда думал, что если я захочу стать писателем, я им стану без образования, наедине с собой. Театр же требует постоянной практики с партнерами — этюды, отрывки, репетиции и, в конце концов, спектакли.
— Как вы считаете, есть ли что-то общее у актера и писателя?
— Я думаю, все виды искусства существуют приблизительно по одним и тем же принципам. Разнятся только инструменты. Очень мало художников, которые замыкаются в чем-то одном. Как правило, творческий потенциал находит выход в двух-трех ипостасях. Актеры пишут, режиссеры рисуют и так далее. Да, безусловно, есть иерархия увлечений. Что-то должно быть на первом месте. В моем случае литература сейчас важнее.
— Похвала от какого писателя (не важно, умершего или ныне живущего) была бы вам особенно приятна?
— Из ныне живущих — Саши Соколова. Из ушедших — Чехова, Беккета, Маркеса.
— Расскажите про ваши любимые книги (и классические, и современных авторов).
— Их много. Я не разделяю книги на классику, модерн, современную литературу. Жанры и направления — это вообще вещи весьма условные, тем более в современном мире. В конце концов, все писатели пишут один большой текст. И на литературу я смотрю не как на удаляющуюся в прошлое колею. Время — иллюзия. То есть они все здесь рядом, и мой любимый Боккаччо также близок ко мне, как Гоголь, Стерн или поэт Кушнер. Поэтому все те, кто мне дорог — мои современники. И в этом состоит один из самых чудесных законов искусства.
— Герой современной литературы — есть ли он сейчас?
— Я с большим скепсисом отношусь к любым обобщением такого рода. Никаких героев времени нет. Или даже так: мы все герои нашего времени. В любом случае, это всего лишь ракурс и фокус писателя на каком-то социальном феномене. То есть меня обыватели интересуют не меньше, чем, простите, так называемые пассионарии своего времени, потому что именно обыватели, как ни странно, определяют zeitgeist.
#3
«Время в библиотеках течет иначе»
#4
— Планируете ли вы писать еще что-то?
— Планирую. «Дни Савелия» — это опыт неслучайный. С точки зрения читателя эта книга — дебют, с моей точки зрения — итог целого большого этапа в моей жизни. Я иду дальше и собираюсь работать над новой книгой. Пока что предпочитаю не распространяться, о чем она будет.
— Ходите ли вы в библиотеки?
— Да, хожу. Я очень люблю библиотеки. Время в них течет иначе. Оно там вообще состоит из других элементов. То же самое происходит в музеях.
— Как ваши коллеги по «Студии театрального искусства» относятся к вашему успеху на литературном поприще?
— У нас сложилась прекрасная компания. Мы до сих пор не потеряли способности восхищаться друг другом. В театре это особенно важно. То, что я интересуюсь литературой, ни для кого не было тайной, но вот что я напишу книгу, которая станет успешной, для многих стало новостью. От своих я слышал только самые теплые слова, за что я им безмерно благодарен.
— Был ли момент, когда вам захотелось бросить писать «Дни Савелия»? Как вы его преодолели? Когда поняли, что книга точно будет закончена?
— Дело в том, что я готовился к этой работе. Как я уже сказал, «Дни Савелия» для меня не дебютный опыт, а итоговый. Бросить роман я бы уже не смог, но вот получится он или нет — до поры до времени мне было неизвестно. Это как прыжки с шестом: вряд ли ты остановишься на разбеге, но возьмешь высоту или нет — еще вопрос.
— Предисловие к роману написал Евгений Водолазкин. Вы называете его своим наставником в мире литературы. Как вы с ним познакомились?
— Лет пять назад я прочитал «Лавр». Это прекрасная книга. Важная как для отдельного читателя, так и для нас всех, кто живет в этой стране. Мне захотелось сказать спасибо за чудесный роман и я даже раздобыл имейл Водолазкина. Евгений Германович мне ответил. С тех пор мы стали приятельствовать, но он ничего не знал о моих писательских амбициях.
— Можно ли «Дни Савелия» поставить в театре? Если да, то кого бы вы выбрали на главные роли?
— В театре можно поставить все, но это искусство условности. Если режиссер найдет в достаточной мере условный прием — постановка сможет получиться. Очень не хотелось бы идти по пути изображения животных — с нарисованными носами, усами и приклеенными ушами. Это не должен быть мюзикл Cats. В главной роли я представляю себе Тимофея Трибунцева. Но есть много других замечательных актеров, которые хотели бы сыграть Савву. Точно знаю про Максима Аверина.
— Планирую. «Дни Савелия» — это опыт неслучайный. С точки зрения читателя эта книга — дебют, с моей точки зрения — итог целого большого этапа в моей жизни. Я иду дальше и собираюсь работать над новой книгой. Пока что предпочитаю не распространяться, о чем она будет.
— Ходите ли вы в библиотеки?
— Да, хожу. Я очень люблю библиотеки. Время в них течет иначе. Оно там вообще состоит из других элементов. То же самое происходит в музеях.
— Как ваши коллеги по «Студии театрального искусства» относятся к вашему успеху на литературном поприще?
— У нас сложилась прекрасная компания. Мы до сих пор не потеряли способности восхищаться друг другом. В театре это особенно важно. То, что я интересуюсь литературой, ни для кого не было тайной, но вот что я напишу книгу, которая станет успешной, для многих стало новостью. От своих я слышал только самые теплые слова, за что я им безмерно благодарен.
— Был ли момент, когда вам захотелось бросить писать «Дни Савелия»? Как вы его преодолели? Когда поняли, что книга точно будет закончена?
— Дело в том, что я готовился к этой работе. Как я уже сказал, «Дни Савелия» для меня не дебютный опыт, а итоговый. Бросить роман я бы уже не смог, но вот получится он или нет — до поры до времени мне было неизвестно. Это как прыжки с шестом: вряд ли ты остановишься на разбеге, но возьмешь высоту или нет — еще вопрос.
— Предисловие к роману написал Евгений Водолазкин. Вы называете его своим наставником в мире литературы. Как вы с ним познакомились?
— Лет пять назад я прочитал «Лавр». Это прекрасная книга. Важная как для отдельного читателя, так и для нас всех, кто живет в этой стране. Мне захотелось сказать спасибо за чудесный роман и я даже раздобыл имейл Водолазкина. Евгений Германович мне ответил. С тех пор мы стали приятельствовать, но он ничего не знал о моих писательских амбициях.
— Можно ли «Дни Савелия» поставить в театре? Если да, то кого бы вы выбрали на главные роли?
— В театре можно поставить все, но это искусство условности. Если режиссер найдет в достаточной мере условный прием — постановка сможет получиться. Очень не хотелось бы идти по пути изображения животных — с нарисованными носами, усами и приклеенными ушами. Это не должен быть мюзикл Cats. В главной роли я представляю себе Тимофея Трибунцева. Но есть много других замечательных актеров, которые хотели бы сыграть Савву. Точно знаю про Максима Аверина.
#5
«Я точно знаю, что многих обратил в кошатников»
#6
— У вас регулярно проходят встречи с читателями. Есть ли что-то, что вам особенно запомнилось во время таких встреч?
— Помню, как в Питере на встречу со мной пришла девушка с настоящим котом-британцем. Всю встречу кот сидел смирно и только смотрел на меня внимательным, отчасти снобским взглядом. Напоследок кота поставили ко мне на стол, он громко и протяжно мяукнул. Хозяйка перевела: Вадим (так звали кота) одобряет вашу книгу. Мне было весьма лестно услышать похвалу от питерского кота. Кстати, Евгений Водолазкин про «Савелия» сказал, что у этой книги есть один большой изъян: дело происходит не в Питере.
— Как по-вашему, внес ли ваш роман какой-то вклад в развитие зоозащитного движения?
— Трудно сказать. Работая над книгой, я не ставил себе целью привлечь внимание к проблемам бездомных животных. Роман не об этом. Но я точно знаю, что многих обратил в кошатников. Например, Елену Шубину. Она до прочтения «Савелия» просто не любила кошек. Теперь ходит с брошью в виде кота. Я приветствую любую заботу об уличных животных. Я знаю, как тяжело им живется: пакетик корма за 20 рублей спасает им жизнь (я-то вообще без кошачьего корма на улицу не выхожу). Если я своей книгой каким-то образом помогаю — я рад, но вообще я не люблю, когда литературу использую в качестве какого-то социального рычага.
— Многие читатели говорят, что на последних страницах «Дней Савелия» они плакали. Думали ли вы, что ваша книга вызовет такую реакцию?
— Знаете, я писал эту книгу не для того, чтобы кого-то разжалобить, прошибить на слезу. Они лишена сентиментальности. Я описывал ужас перед расставанием навсегда, тоску перед потерей самого дорогого. Это происходит рано или поздно с каждым из нас и мы не можем к этому привыкнуть или смириться с этим. Весь наш опыт и концепции жизни рушатся перед неминуемой разлукой. Вот это я и описывал. Естественно, что читатели плачут. Плачут, потому что они сопоставляют прочитанное со своими воспоминаниями, со своим эмоциональным опытом. Но это и есть эмпатия. Ведь любое искусство — это как бы рифма к нашим пережитым эмоциям и мыслям. Но бывает и так (особенно в юности), когда рифма книги опережает рифму жизненного опыта. Сначала мы сопереживаем персонажу и только спустя годы то же самое случается и в нашей жизни.
— Помню, как в Питере на встречу со мной пришла девушка с настоящим котом-британцем. Всю встречу кот сидел смирно и только смотрел на меня внимательным, отчасти снобским взглядом. Напоследок кота поставили ко мне на стол, он громко и протяжно мяукнул. Хозяйка перевела: Вадим (так звали кота) одобряет вашу книгу. Мне было весьма лестно услышать похвалу от питерского кота. Кстати, Евгений Водолазкин про «Савелия» сказал, что у этой книги есть один большой изъян: дело происходит не в Питере.
— Как по-вашему, внес ли ваш роман какой-то вклад в развитие зоозащитного движения?
— Трудно сказать. Работая над книгой, я не ставил себе целью привлечь внимание к проблемам бездомных животных. Роман не об этом. Но я точно знаю, что многих обратил в кошатников. Например, Елену Шубину. Она до прочтения «Савелия» просто не любила кошек. Теперь ходит с брошью в виде кота. Я приветствую любую заботу об уличных животных. Я знаю, как тяжело им живется: пакетик корма за 20 рублей спасает им жизнь (я-то вообще без кошачьего корма на улицу не выхожу). Если я своей книгой каким-то образом помогаю — я рад, но вообще я не люблю, когда литературу использую в качестве какого-то социального рычага.
— Многие читатели говорят, что на последних страницах «Дней Савелия» они плакали. Думали ли вы, что ваша книга вызовет такую реакцию?
— Знаете, я писал эту книгу не для того, чтобы кого-то разжалобить, прошибить на слезу. Они лишена сентиментальности. Я описывал ужас перед расставанием навсегда, тоску перед потерей самого дорогого. Это происходит рано или поздно с каждым из нас и мы не можем к этому привыкнуть или смириться с этим. Весь наш опыт и концепции жизни рушатся перед неминуемой разлукой. Вот это я и описывал. Естественно, что читатели плачут. Плачут, потому что они сопоставляют прочитанное со своими воспоминаниями, со своим эмоциональным опытом. Но это и есть эмпатия. Ведь любое искусство — это как бы рифма к нашим пережитым эмоциям и мыслям. Но бывает и так (особенно в юности), когда рифма книги опережает рифму жизненного опыта. Сначала мы сопереживаем персонажу и только спустя годы то же самое случается и в нашей жизни.
Встреча с Григорием Служителем состоится 25 октября в 19.00 в зале Музейной экспозиции «Иностранки».
Интервью подготовила Татьяна Пьянова.
Интервью подготовила Татьяна Пьянова.
Фото — vk.com/shubinabooks
706
Библиотека