23 июля исполнилось пять лет литературному журналу «Носорог», основанному писателями Катей Морозовой и Игорем Гулиным. Позже к редакции присоединился прозаик Станислав Снытко. «Носорог» публикует прозу, поэзию и философию, но принципиально лишен критического и теоретического блоков, оставляя читателя наедине с текстами и образами. В честь пятилетия журнала Библиотека иностранной литературы выбрала пять важных переводов, опубликованных в нем в разные годы.
Kirill Garshin. ‘Untitled’. From the series ‘Idle Days’. 2014
#30
#2
Квентин Мейясу «Число и сирена»
#3
«Число и сирена» — вторая книга одного из самых заметных молодых французских философов. Ее перевод стал знаковым текстом для первого номера журнала. Позже она вышла отдельным изданием, положив начало книжной деятельности «Носорога». В «Числе и сирене» Мейясу обращается к знаменитой поэме «Бросок костей» Стефана Малларме и в поисках «числа не способного стать другим» предпринимает попытку расшифровки поэтического текста. Полученный им код становится ключом к пониманию поэзии и религии современности.
(Перевод с французского Софии Лосевой и Карена Саркисова (введение) под редакцией Ирины Дуденковой и Александра Писарева).
#29
«Мы примерно обрисовали гипотезу, которая, по нашему мнению, соответствует замыслу Малларме после 1895 года, воплощенному в „Броске костей“, — то есть рассеянию, а не репрезентации божественного при помощи Произведения. Теперь следует показать читателю, что это требование и его процедуры мы не навязали Поэме: знаки того, что код неопределен, что Число, получающееся в результате расшифровки, бесконечно, присутствуют в самом тексте.
Но прежде чем указать на них, подчеркнем, что эти знаки, чтобы считаться убедительными, не могут обозначать какую угодно неуверенность. Как мы говорили, распространенное прочтение Поэмы полагает, что неразрешимость „Броска костей“ отсылает к нашему незнанию о решении Капитана: бросать кости или нет. Но важные для нас знаки должны указывать на другой тип неразрешимости. Мы должны обнаружить следы совершенного броска, но такого, чей исход представляет собой неопределенное (бесконечное) Число. Так, например, „Может быть“, характеризующее появление в конце Поэмы Констелляции, не может считаться само по себе свидетельством верности нашей гипотезы, потому что оно может означать, как это обычно и предполагают, неуверенность по поводу того, были ли брошены кости и появилась ли Большая Медведица. Мы же хотим установить, что бросок действительно был совершен, что Большая Медведица появилась, но затронутая внутренней неопределенностью, заставляющей его колебаться».
Но прежде чем указать на них, подчеркнем, что эти знаки, чтобы считаться убедительными, не могут обозначать какую угодно неуверенность. Как мы говорили, распространенное прочтение Поэмы полагает, что неразрешимость „Броска костей“ отсылает к нашему незнанию о решении Капитана: бросать кости или нет. Но важные для нас знаки должны указывать на другой тип неразрешимости. Мы должны обнаружить следы совершенного броска, но такого, чей исход представляет собой неопределенное (бесконечное) Число. Так, например, „Может быть“, характеризующее появление в конце Поэмы Констелляции, не может считаться само по себе свидетельством верности нашей гипотезы, потому что оно может означать, как это обычно и предполагают, неуверенность по поводу того, были ли брошены кости и появилась ли Большая Медведица. Мы же хотим установить, что бросок действительно был совершен, что Большая Медведица появилась, но затронутая внутренней неопределенностью, заставляющей его колебаться».
#9
Подборка современной иранской поэзии
#10
«Сегодняшние поэты Ирана — поколение, появившееся на свет в дни борьбы за свободу. Они будто сиамские близнецы, сросшиеся головами или сердцами. До того как в Иране разгорелась Исламская революция, их родителей преследовал постоянный ужас быть схваченными, убитыми на улицах от рук военных людей шаха. <…> Поэтам, заболевшим страхом еще до рождения, было уготовлено жить с ним всегда. <…> Старшее поколение, помнящее великих зачинателей новой поэзии Ирана: Ниму Юшиджа, Ахмада Шамлу, Форуг Фаррохзад, Сохраба Сепехри, Мехди Ахавана, — часто упрекает молодых авторов в мелкотемье, мол, все одинаковые, пишут примитивным языком, монотонно, бессодержательно, их мир так ограничен: четыре стены спальни, город, дорога, сигареты, автобус.
Но все их стихи — порождение страха, угнетенности, отчужденности. Как раз в „бессодержательных“, созерцательно-меланхолических стихах и ощущаешь больше всего, сколько черноты замолчано».
Но все их стихи — порождение страха, угнетенности, отчужденности. Как раз в „бессодержательных“, созерцательно-меланхолических стихах и ощущаешь больше всего, сколько черноты замолчано».
(Из предисловия переводчицы Юлтан Садыковой)
#12
Музей
будьте уверены.
теперь я изнутри пустой.
вы можете набить меня соломой.
поставьте
рядом с тем оленем.
или же
около засохшего полярного медведя
напротив двери.
напишите:
сам
себя принес я в дар вам.
я стыжусь истории.
изучайте меня в биологии.
будьте уверены.
теперь я изнутри пустой.
вы можете набить меня соломой.
поставьте
рядом с тем оленем.
или же
около засохшего полярного медведя
напротив двери.
напишите:
сам
себя принес я в дар вам.
я стыжусь истории.
изучайте меня в биологии.
Гярус Абдолмалекиан
#16
#17
Лин Хеджинян «Моя жизнь»
#18
«Лин Хеджинян — поэтесса, эссеистка, переводчица, одна из ключевых фигур американской Школы языка. Опубликованная в «Носороге» экспериментальная автобиография «Моя жизнь» (My Life) заслужила репутацию программного произведения как для Хеджинян, так и для Школы языка в целом. Первое издание вышло в 1980 году и содержало 37 глав, каждая из которых состояла из 37 предложений — по возрасту автора в момент создания книги, каждая глава которой отражала один год из жизни. В 1987 году появилось второе, дополненное издание «Моей жизни», включавшее уже 45 глав по 45 предложений. Как замечает поэтесса Бернадетт Майер, структура «Моей жизни» «представляет собой переплетение какого-то скорострельного наслаивания памяти со всеми ее мгновениями и фразами, которые практически складываются в, можно сказать, картинку, в которой, как в конце концов становится ясно, есть то, что можно было бы назвать дискретной однородностью, если бы мы писали о картинке». (Из редакционного предисловия к роману)
(Перевод выполнен Русланом Мироновым по второму изданию: Lyn Hejinian. My Life. Los Angeles: Sun & Moon Press, 1987).
(Перевод выполнен Русланом Мироновым по второму изданию: Lyn Hejinian. My Life. Los Angeles: Sun & Moon Press, 1987).
#19
«Многие лета прожиты нами во влажном тумане. Миражи, будь то приближение всадников на верблюдах из тех путевых дневников, в которых я часто представляла себя, или голубые лужицы, парившие над шоссе, едва уловимы воспоминаниями и лишь изредка подтверждают мои собственные приключения, не такие опосредованные, как прежде. У взрослых тоже уши горят, напоминая детский румянец. Я требовала собственных радионочей. Рассказчиков было больше, чем историй, у каждого родственника была своя версия, но не было ни малейшей возможности приблизиться к оригиналу, чтобы узнать, «что же случилось в действительности». Парочка старых и чахлых абрикосовых деревьев давала старые и чахлые абрикосы. Что означает зависнуть в зависимости. Сладкое послевкусие артишоков. Лепестки автобиографии. Даже мелкая неприятность, помятый бампер или киоск, в котором закончились газеты, способна «разрушить весь день», лишь ребенок смеется и плачет, не различая. Никнет небо. Я отступаю, зачарованная приливом и отливом. Слоеные датские булочки испортили, глазируя их сбитым маслом. Самый обычный туннель, очень короткий. Вспоминаю сейчас свое беспокойство по поводу спазма жевательных мышц. Стадо отправилось в путь по полям вослед уходящему солнцу, призывающему коров к дойке. Публичной красоты так мало. Я поняла, что завишу от паузы, розы, кое-чего на бумаге».
#20
#21
Вероника Франко. «Терцины»
#22
Вероника Франко (1546–1591) — венецианская поэтесса и куртизанка. Ее первый опубликованный сборник Terze Rime вышел в 1575 году. В нем собраны стихотворения-терцины — форма, канонизированная Данте Алигьери в «Божественной комедии». В первых текстах Франко весьма прямолинейно говорит о своей профессии и об удовольствиях, которые она должна приносить клиентам и собеседникам. Ее ранняя поэзия подражает мужскому взгляду на женщину, и в ней пока не слышен характерный голос Франко, тоже с откровенностью, но совсем другого толка, рассказывающий о женщинах ее профессии. Однако в более поздних текстах Франко делает важный шаг — она переходит к защите всех женщин, то есть в духе феминистской традиции рассматривает женщин как группу и выступает от их имени. В специальном номере «Носорога», посвященном Венеции опубликованы «Глава 12» и и «Глава 16» из сборника «Терцины» в переводе Шломо Крола.
#23
Глава 16
<…>
Пускай сраженье с женщиной зазорно
Для мужа сильного, однако сечь
С ней может и почет принесть бесспорно,
Коль выучены мы и держим меч:
У нас есть тоже сердце, руки, ноги,
И можем смерти мы врага обречь;
Пусть видом мы нежны — мужчины многи
Есть, что нежны, а мощь их велика,
А многие хоть грубы, да убоги.
О сем не знают женщины пока,
Но коль сойдутся с вами в грозной сече —
Сразить вас сможет женская рука!
Чтоб знали вы, что правда — эти речи,
Средь женщин первой стану я одна,
Подам пример и стану им предтеча —
Вас, чья пред всеми тяжкая вина,
Любым оружьем, кое-захотите,
Хочу и чаю повалить я на
Земную твердь, радея о защите
Всех женщин, ведь вы всем им супостат,
Не мне лишь горечь из-за вашей прыти.
<…>
Пускай сраженье с женщиной зазорно
Для мужа сильного, однако сечь
С ней может и почет принесть бесспорно,
Коль выучены мы и держим меч:
У нас есть тоже сердце, руки, ноги,
И можем смерти мы врага обречь;
Пусть видом мы нежны — мужчины многи
Есть, что нежны, а мощь их велика,
А многие хоть грубы, да убоги.
О сем не знают женщины пока,
Но коль сойдутся с вами в грозной сече —
Сразить вас сможет женская рука!
Чтоб знали вы, что правда — эти речи,
Средь женщин первой стану я одна,
Подам пример и стану им предтеча —
Вас, чья пред всеми тяжкая вина,
Любым оружьем, кое-захотите,
Хочу и чаю повалить я на
Земную твердь, радея о защите
Всех женщин, ведь вы всем им супостат,
Не мне лишь горечь из-за вашей прыти.
#24
#25
Валери Ларбо. Роза Лурден (из книги «Детские»)
#26
Один из важных французских авторов начала XX века, чьими текстами восторгались Марсель Пруст и Андре Жид, увы, почти неизвестен в России. Его публикации на русском ограничиваются несколькими текстами в сборниках французской литературы, поэтому напечатанная книга «Детские» (в восьмом и девятом номерах «Носорога») стала на данный момент самой важной встречей русскоязычного читателя с этим автором. Книга «Детские» в переводе Алексея Воинова — сборник тонких, «акварельных», зачастую автобиографических рассказов о детях и подростках, изысканное чтение о belle epoque.
#27
«В другой раз я как-то случайно сдала диктант без единой ошибки, а учительница французского обвинила меня в том, что я списала, и никак не хотела верить обратному. Я долго наслаждалась своим отчаянием. Пыталась испить его до последней капли, оно владело мной целых два дня, а потом, когда все прошло, я грустила, что оно кончилось слишком быстро. Тем не менее это была незабываемая несправедливость. Лет через двадцать я где-нибудь встречу эту особу и скажу ей: „Помните тот диктант? Так вот, я не списывала“. Но эти двадцать лет, что должны служить мне верными свидетелями, висели надо мной, словно гигантская горная цепь, жуткая, мрачная, и была я словно в неведомой мне стране.
Когда я страдала, я говорила себе, что все в порядке, что это пройдет, как прошли другие беды, что мои тяготы преходящи, что в этот самый момент кто-то мучается гораздо сильнее и что в конце концов я ведь умру. Но я пристрастилась ко вкусу слез, которые сдерживала, которые, казалось, лились из глаз прямо в сердце, укрытые бессловесной маской. Я собирала их, будто они были сокровищами, источником, найденным посреди дневных странствий. Вот почему мне нравилось, когда на меня кричали».
Когда я страдала, я говорила себе, что все в порядке, что это пройдет, как прошли другие беды, что мои тяготы преходящи, что в этот самый момент кто-то мучается гораздо сильнее и что в конце концов я ведь умру. Но я пристрастилась ко вкусу слез, которые сдерживала, которые, казалось, лились из глаз прямо в сердце, укрытые бессловесной маской. Я собирала их, будто они были сокровищами, источником, найденным посреди дневных странствий. Вот почему мне нравилось, когда на меня кричали».
#28
967
Библиотека