Наше знакомство с Екатериной Юрьевной всегда было сугубо дружеским и неформальным, и поэтому решительно никаких дат наших встреч и бесед не сохранилось. Но время начала знакомства — это почти наверняка начало 70-х годов, и сцена, и среда — это жизнь обширного христианского окружения о. Александра Меня. Мы оба принадлежали к этому окружению, однако оно было велико, рассыпано, и в первые годы знакомство оставалось скорей просто шапочным, чем личным. Настоящим и близким оно начало становиться лишь тогда, когда появилась особая связывающая нас тема: «Улисс» Джеймса Джойса. Где-то в середине 70-х Виктор Александрович Хинкис, блестящий переводчик и ближайший мой друг, хотя я был на 10 лет моложе, тогда уже тяжело болевший, начал привлекать меня к своей работе по переводу «Улисса». Работа, по его настоянию, стала совместной, и в то же время Екатерина Юрьевна уже начинала свои многолетние научные … творчеством Джойса. Виктор Александрович знал … всю литературную Москву, знал и Екатерину Юрьевну, и Джойс, разумеется, стал почвой для их рабочих собеседований, которые затем стали собеседованиями уже нас троих, Кати, Виктора и меня.
Здесь, на этом этапе, наше знакомство уже не было поверхностным. Я хорошо помню некоторые наши приезды с Витей на 43-й км, к Кате, и долгие, порой очень долгие разговоры, у нее на веранде. Классика бытия русской интеллигенции! Но всё же на первом месте у нас были не пресловутые русские вопросы, а Джойс и Улисс; вопросы, как понимать роман, как переводить роман и насколько мыслима публикация перевода в советской действительности… Хотя надо признать, что настоящие Джойсовы глубины и тайны мы еще тогда вовсе не достигали. Оторванность СССР от мировой культуры, и в литературе, и в философии, была тогда фактической, огромной, и трудно уже сейчас представить какая дикая и деформированная картинка этой культуры внедрялась советской властью. Итак, в конце 70-х происходит работа Хинкиса и отчасти моя над переводом «Улисс», с консультациями Екатерины Юрьевны, хотя скорей спорадическими, чем систематическими.
Новый этап приходит со смертью Виктора в 1981 г. По завещанию Вити, я должен продолжить и закончить всю работу, уже один. Выхода нет, я принимаюсь это делать, но — убеждаюсь, что без Виктора продолжение невозможно, и начинаю весь проект заново. Дружеская поддержка Екатерины Юрьевны продолжается, но времени у нас совсем нет, и обстоятельства не позволяют нам систематически обсуждать перевод. Мы говорим и видимся очень спорадически, и большей частью, обсуждается уже не столько Джойс, сколько практические возможности публикации частей, а в перспективе и всего перевода.
Так мы подходим к середине 80-х, когда наступают резкие перемены. Одновременно я заканчиваю первую версию перевода, а в стране начинается перестройка, и все официальные барьеры к публикации Джойса исчезают. Катя деятельно занимается публикацией, причем предполагается, само собой, что здесь ей будет принята и определенная рабочая роль, по части предисловия, комментариев и т. п. Осуждаются и книжные, и журнальные варианты публикации — но тут обнаружатся барьеры иного рода. Уже не советский официоз, а именитые переводчики, переводческое сообщество резко отвергают мой перевод, хулят и громят его, хуля заодно и меня лично. Катя сочувствует, в результате переживает гораздо больше меня, изыскивает выходы из положения… — и в таких переживаниях проходят целых 2-3 года. Однако, меж тем, в культурной ситуации перестройки нарастает большой запрос на русский перевод «Улисс». И моя работа публикуется в журнале «Иностранная литература» в течение всего 1989 г., с большой помпой и с комментариями Екатерины Юрьевны.
Здесь мог бы быть хэппи-энд, но тогда никакого моего выступления сегодня не было бы, ибо пока я не сказал ничего нового о Екатерине Юрьевне, лишь некие рядовые эпизоды ее огромной культурной деятельности. Но дальше происходит очень непростой эпизод, в котором проявляются совсем не рядовые, а …. высокие качества ее личности. Наши с ней отношения …. ждало … испытание. Мне предстояло работать с романом дальше, готовить книжное издание — и я увидел, что Катин комментарий к роману наполнен крупными недостатками. Бесспорно, Катя была настоящим специалистом по Джойсу. Но! «Улисс» — это совершенно особый, уникальный текст и есть огромнейшая дистанция между обладанием общими сведениями о романе и пониманием, расшифровкой всех смыслов и содержаний каждой строки текста, ибо в этот текст автор специально вложил максимум скрытых смыслов, намеков и запутываний. Поэтому ничего уже столь губительного в Катиных ошибках не было — но, к сожалению, мне пришлось сделать вывод, что в дальнейшей работе над Джойсом я остаюсь совершенно один.
В итоге, я написал свой, преимущественно новый для джойсоведа комментарий к «Улиссу» (показать книгу), а кроме того книгу «Улисс в русском зеркале», где наряду с научными разделами описал и всю эпопею русского перевода, включая оценку Катиного комментария. Описание было в стиле романа, а Джойс в романе, как известно, дает ироничные, язвительные и издевательские описания своих дублинских литературных знакомых. Поэтому Кате был посвящен небольшой этюд с джойсовским названием «Новости Принцессы», где были описаны самые волнующие ошибки ее комментариев и описаны по-джойсовски, т. е. с язвительной иронией. Соответственно, как и сам «Улисс» (хотя, … в меньшей степени), мой «Улисс в русском зеркале» стал скандальным литературным фактом. Затем я сделал полностью самостоятельное издание романа, по своей системе, а с Екатериной Юрьевной мы некоторое время не имели общения. Я мог только догадываться, как она восприняла «Новости Принцессы».
Здесь снова мог бы быть the end of the story, хотя уж не хэппи-энд. Однако же, слава Богу, действительно, конец был совсем другим. Где-то на рубеже тысячелетий судьба нас вновь свела с Катей, уже на иных путях и в иных делах. В Англии, в колледже, устраивалось узкое, полузакрытое совещание лидеров Православия на Западе для выработки понимания современной ситуации и определение стратегий Православия в западном мире. Один из организаторов, владыка Василий (Осборн) читал мои работы и пригласил меня для участия. Я приехал и накануне начала собрания стоял, говорил с коллегами на замечательном английском газоне в большом внутреннем дворе колледжа. Не помню, какого. И я увидел, что с противоположного конца двора к нам, издали, приближаются две дамы, и одна из них — это явно Е. Ю. Гениева. Я понятия не имел, что она будет там! И понятно, что как булгаковский Степа, попавший в свиту, я отнюдь не знал, как ведут себя в таких случаях. Но думать мне не пришлось! Подходя к нашей группе, Катя направляется прямо ко мне и самым буквальным образом раскрывает мне объятия. И мы от души обнялись на этой английской лужайке, и я вижу, что мы — друзья, как и были. А точнее — больше, чем были, ибо дружба прошла через испытание! Но что было затем на этой высокой встрече, тоже очень существенно. Катя там играла роль активную, а я — скорее никчемную. Были рабочие группы, в которых мы…. ситуацию и формировали стратегии для Православия — на западе, и Катя, насколько помню, бывала во всех группах, их связывала и координировала. Т.е. несла миссию важную и непростую. Я был, не помню, в какой группе, но помню, что был, как чеховская героиня, безо всякого удовлетворения. Владыка Василий зря меня пригласил. Я свободный философ, и разбиравшиеся перипетии меж церковных хитросплетений были мне и плохо знакомы, и малоинтересны. Поэтому я сидел довольно пассивно, а Катя всегда приходила и живо огорчалась этим. Она начинала за меня болеть, подсказывать, как на уроке с задней парты своему человеку: Ну, Сережа, ну здесь же можно сказать вот так… (Всё это по-английски, конечно). И это ее такое искреннее участие меня удивляло и трогало тогда, и бесконечно, едва ли не до слез — трогает и сейчас. Сегодня. Для меня нет сомнения, что во всем, происшедшем между нами, она проявила настоящую высоту души.
И вот это … было, слава Богу, действительно гармоничное разрешение жизненной темы. Потом в Москве часто приглашала меня в свое царство, но мне, к сожалению, почти всегда было некогда и виделись мы очень редко. Бывало, встречались неожиданно на премьерах, на вернисажах, и каждая такая краткая встреча была радостной и значительной. Встречи стали какими-то особыми: быстрый обмен взглядами — и мы оба за ним чувствовали глубинный слой, чувствовали, как нас связывает общее непростое прошлое.
И я очень рад, что я сегодня могу это рассказать, и могу выразить ей мою не уходящую благодарность и память. Спасибо.
