Накануне встречи с читателями в Библиотеке иностранной литературы мы пообщались с писателем Режисом Жоффре. Признанный одним из важнейших французских авторов нашего времени, он рассказал нам о любимом романе из русской классической литературы, о силе воображения и о форме произведений.
#10
#5
«Каждый писатель создает собственную романтическую реальность»
#1
— Русская классическая литература — одна из важнейших частей мирового культурного наследия. Как вы считаете, почему? Есть ли у вас любимое произведение из русской классики?
— Великие русские романы не только многочисленны, но они также оказались новаторскими для своего времени. «Преступление и наказание», например, я думаю — это первое произведение, которое позволило заглянуть в душу, в мысли преступника. С помощью этой книги читатель понимает, как слаб человек в моральном плане. Пришедшая в голову идея или чувство несправедливости могут неожиданно сделать его убийцей. В XX веке появился французский роман, своеобразный отголосок книги Достоевского — «Посторонний» Альбера Камю. В этот раз, преступник противопоставлен абсурдности мира, и убийство даже не мотивировано, по сути. Что касается любимого произведения, сложно назвать только одно. Однако кажется важно упомянуть еще роман, который переведен на французский, но его мало, кто читает во Франции — «Обломов» Гончарова. Это произведение опередило свое время. На переднем плане здесь — подавленный, уставший главный герой. Такой тип персонажа появится во Франции намного позже, например, в книге «Наоборот» Гюисманса, опубликованной спустя 25 лет, в 1884 году.
— Великие русские романы не только многочисленны, но они также оказались новаторскими для своего времени. «Преступление и наказание», например, я думаю — это первое произведение, которое позволило заглянуть в душу, в мысли преступника. С помощью этой книги читатель понимает, как слаб человек в моральном плане. Пришедшая в голову идея или чувство несправедливости могут неожиданно сделать его убийцей. В XX веке появился французский роман, своеобразный отголосок книги Достоевского — «Посторонний» Альбера Камю. В этот раз, преступник противопоставлен абсурдности мира, и убийство даже не мотивировано, по сути. Что касается любимого произведения, сложно назвать только одно. Однако кажется важно упомянуть еще роман, который переведен на французский, но его мало, кто читает во Франции — «Обломов» Гончарова. Это произведение опередило свое время. На переднем плане здесь — подавленный, уставший главный герой. Такой тип персонажа появится во Франции намного позже, например, в книге «Наоборот» Гюисманса, опубликованной спустя 25 лет, в 1884 году.
— При каких условиях писатель становится классиком? Можно ли стать классиком при жизни?
— На самом деле, это — великая тайна. Никто не знает, кто век спустя будет считаться классиком. Тут можно только делать ставки, как на скачках, на автора, чьи произведения кажутся новаторскими и важными. И мы уже умрем, когда узнаем, оправдались ли наши надежды. Поэтому вопрос не в том, чтобы угадать, каких авторов будет знать и любить будущее поколение, а усмотреть некую иерархию. Например, много людей в 1950-м году считали произведения Марселя Пруста великими. Но тех людей было несравнимо меньше, чем почитателей Мориака или Мартена дю Гара. Время же все расставило по своим местам. При этом литература — это также что-то необычайно личное. Каждый писатель создает собственную романтическую реальность и изливает душу в книгах, рассказывает о себе, своих стремлениям, желаниях, испытаниях.
— На самом деле, это — великая тайна. Никто не знает, кто век спустя будет считаться классиком. Тут можно только делать ставки, как на скачках, на автора, чьи произведения кажутся новаторскими и важными. И мы уже умрем, когда узнаем, оправдались ли наши надежды. Поэтому вопрос не в том, чтобы угадать, каких авторов будет знать и любить будущее поколение, а усмотреть некую иерархию. Например, много людей в 1950-м году считали произведения Марселя Пруста великими. Но тех людей было несравнимо меньше, чем почитателей Мориака или Мартена дю Гара. Время же все расставило по своим местам. При этом литература — это также что-то необычайно личное. Каждый писатель создает собственную романтическую реальность и изливает душу в книгах, рассказывает о себе, своих стремлениям, желаниях, испытаниях.
#6
«Воображение — бесконечная гонка, которая никогда не закончится»
#7
— Как вы оцениваете современную художественную литературу? Правда ли, что все темы уже исчерпаны?
— Думаю, что воображение — безгранично. Это — сумасшедшая гонка, которая никогда не закончится. Мне доставляет удовольствие создавать персонажей, микрокосмосы, как в книге «Microfictions». Воображение также становится драгоценным помощником в изучении и реконструировании прошлого. Например, когда я писал книгу об отце, фантазия позволила лучше его услышать, воссоздать его образ, вдохнуть в него жизнь через 30 лет после смерти. Тем не менее, я не знаю, испытывают ли другие авторы схожие эмоции по этому вопросу.
— Ваш топ-5 лучших книг.
— Я мог бы назвать больше пяти сотен. Но, скажем, «Преступление и наказание» Достоевского, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Шум и ярость» Фолкнера, «Волны» Вульф и «Дон Кихот» Сервантеса.
— Думаю, что воображение — безгранично. Это — сумасшедшая гонка, которая никогда не закончится. Мне доставляет удовольствие создавать персонажей, микрокосмосы, как в книге «Microfictions». Воображение также становится драгоценным помощником в изучении и реконструировании прошлого. Например, когда я писал книгу об отце, фантазия позволила лучше его услышать, воссоздать его образ, вдохнуть в него жизнь через 30 лет после смерти. Тем не менее, я не знаю, испытывают ли другие авторы схожие эмоции по этому вопросу.
— Ваш топ-5 лучших книг.
— Я мог бы назвать больше пяти сотен. Но, скажем, «Преступление и наказание» Достоевского, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Шум и ярость» Фолкнера, «Волны» Вульф и «Дон Кихот» Сервантеса.
#8
«Я никогда не задавался вопросом о стиле произведений»
#9
— Роман Microfictions («Микропроза») посвящен обыкновенным людям. Почему вас заинтересовали их судьбы? Близка ли вам концепция «маленького человека» Гоголя, например?
— Я уважаю точку зрения Гоголя, но он был великим измученным мистиком, которым я не являюсь. Свои истории я не обдумываю, я их рассказываю их, как историю ребенку перед сном.
— Современные писатели иногда экспериментируют с формой. Как вы считаете, всегда ли такие постмодернистские эксперименты оправданы? Кстати, что все-таки для вас важнее: форма или содержание?
— «La forme, c’est le fond qui remonte à la surface» («Форма — это глубина, поднятая на поверхность», — прим. пер.), — так считал Виктор Гюго. Я никогда не задавался вопросом о способе создания и о стиле произведений. Если писатель всерьез озабочен формой, то лучше ему совсем ничего не писать. Однако мне важно рассказывать, формулировать идеи, искать смысл каждой сказанной фразы. Да, в некоторой степени я увлечен вопросом формы. Это — правда, но я не озабочен ей. Я борюсь за то, чтобы приблизиться к совершенству, даже если, в конечном счете, я его никогда не достигну.
— Я уважаю точку зрения Гоголя, но он был великим измученным мистиком, которым я не являюсь. Свои истории я не обдумываю, я их рассказываю их, как историю ребенку перед сном.
— Современные писатели иногда экспериментируют с формой. Как вы считаете, всегда ли такие постмодернистские эксперименты оправданы? Кстати, что все-таки для вас важнее: форма или содержание?
— «La forme, c’est le fond qui remonte à la surface» («Форма — это глубина, поднятая на поверхность», — прим. пер.), — так считал Виктор Гюго. Я никогда не задавался вопросом о способе создания и о стиле произведений. Если писатель всерьез озабочен формой, то лучше ему совсем ничего не писать. Однако мне важно рассказывать, формулировать идеи, искать смысл каждой сказанной фразы. Да, в некоторой степени я увлечен вопросом формы. Это — правда, но я не озабочен ей. Я борюсь за то, чтобы приблизиться к совершенству, даже если, в конечном счете, я его никогда не достигну.
Встреча с писателем Режисом Жоффре и продюсером Димитрием Корнилофф состоится 4 сентября в 18.30 в Большом зале «Иностранки».
Интервью подготовили Александра Радунцева и Татьяна Большакова.
Фото — ledevoir.com
6808
Библиотека