В прошлом году на портале «Культура.рф» в рамках Месяца украинской культуры в «Иностранке» прошел видео эфир с народным поэтом Украины Игорем Павлюком. Публикуем некоторые мысли поэта, высказанные в рамках онлайн-беседы. Разговор записал и расшифровал поэт Владимир Пимонов.
#1
#18
Игорь Павлюк − народный поэт Украины, лауреат народной Шевченковской премии и премии английского ПЕН-клуба, ведущий научный сотрудник Института литературы им. Тараса Шевченко НАН Украины, доктор наук по социальным коммуникациям.
#4
Фото: Андрей Тарасов
Владимир Пимонов — поэт. Издавал литературный журнал «Родомысл». Стихи, рассказы, рецензии и репортажи с литературных мероприятий печатались как сетевых, так и «бумажных» изданиях — «Литературная газета», «НГ-экслибриc», «Кольцо А», «Дети Ра», «Бельские просторы», «Нижний Новгород», «СловоWord», «45-параллель». Автор трёх книг: «Пастушьей сумки патерик», «Папа и голуби» — проза, «Гудели шмелики» — стихи. Член Русского ПЕН-центра.
#8
О литературе
− Ну, что такое литература? — История эмоций, да?
О том, как назвать книгу
− У меня есть три файла вордовских, где есть названия − для прозы, для стихов и для мемуаров. Там тысячи названий. В последний момент я могу поменять название книжки… Правда, не на этапе печати. В этом смысле я − легкий поэт на работу с издателями. Так я о себе думаю. Но в рукописях я перебрал тысячи названий.
О том, что писатель пишет одну книгу
− В принципе, каждый писатель пишет одну книгу — о себе, потому что о другом все книги написаны. И ничего оригинального после Хайяма и других выдающихся поэтов и писателей человечество уже не придумает. Только о себе можно что-то оригинальное написать. Это, как бы, банальная детская истина, но я ее понял только на 54 году жизни.
О том, что дизайн и верстка — приятный процесс
− Я задаю художнику книжки эскиз, рассказываю свое видение. А он уже оформляет — в красках, как правило. Предлагает три варианта. Это уже очень приятный процесс, это уже время одевания духовного ребенка…
О Космосе и Вселенной в творчестве. О составных частях Космоса Поэта
− Космос, Вселенная, Львов, Волынь, родное село, Родина… Мне всё это едино. Я не знаю, откуда всё это мне дано, но оно для меня всё едино. Это диапазон мышления и чувствования. Вот мышление и чувствование идут вместе, пока я — поэт. Если на грешную землю опуститься, то можно сказать проще: многие мои ровесники уже не пишут стихов. Кто-то уже перешел к суровой прозе. И я сейчас уже перехожу… Проза, пьесы… но стихи продолжаю писать…
− Ну, что такое литература? — История эмоций, да?
О том, как назвать книгу
− У меня есть три файла вордовских, где есть названия − для прозы, для стихов и для мемуаров. Там тысячи названий. В последний момент я могу поменять название книжки… Правда, не на этапе печати. В этом смысле я − легкий поэт на работу с издателями. Так я о себе думаю. Но в рукописях я перебрал тысячи названий.
О том, что писатель пишет одну книгу
− В принципе, каждый писатель пишет одну книгу — о себе, потому что о другом все книги написаны. И ничего оригинального после Хайяма и других выдающихся поэтов и писателей человечество уже не придумает. Только о себе можно что-то оригинальное написать. Это, как бы, банальная детская истина, но я ее понял только на 54 году жизни.
О том, что дизайн и верстка — приятный процесс
− Я задаю художнику книжки эскиз, рассказываю свое видение. А он уже оформляет — в красках, как правило. Предлагает три варианта. Это уже очень приятный процесс, это уже время одевания духовного ребенка…
О Космосе и Вселенной в творчестве. О составных частях Космоса Поэта
− Космос, Вселенная, Львов, Волынь, родное село, Родина… Мне всё это едино. Я не знаю, откуда всё это мне дано, но оно для меня всё едино. Это диапазон мышления и чувствования. Вот мышление и чувствование идут вместе, пока я — поэт. Если на грешную землю опуститься, то можно сказать проще: многие мои ровесники уже не пишут стихов. Кто-то уже перешел к суровой прозе. И я сейчас уже перехожу… Проза, пьесы… но стихи продолжаю писать…
Про «суплику» Бориса Олейника
− Борис Олейник написал обо мне статью. Тут тот же принцип сработал, что и с переводами моих стихов. То есть − я не ожидал. Он мне звонит, говорит: «Я о тебе только-что «суплiку написав». Какую суплику?.. — думаю. Оказалось, статью. Получилось, что известный украинский поэт Борис Олейник тоже ко мне сам пришел. И это было приятно. Но приятно — не то слово. Важно — скажем так. Мне повезло в этом смысле. Лучшие поэты Украины отцовского для меня возраста — и Дмитро Павличко, и Борис Олейник, и Иван Драч, Николай Винграновский — они меня заметили и написали, сказали обо мне — сами. Им просто захотелось, наверное. Ну, так и есть. У меня нет тщеславия. Но есть желание реализации того, что подарил мне Всевышний. Тем более, я стараюсь жить в религиозной системе координат. Я это воспринимаю, как ответственность.
− Борис Олейник написал обо мне статью. Тут тот же принцип сработал, что и с переводами моих стихов. То есть − я не ожидал. Он мне звонит, говорит: «Я о тебе только-что «суплiку написав». Какую суплику?.. — думаю. Оказалось, статью. Получилось, что известный украинский поэт Борис Олейник тоже ко мне сам пришел. И это было приятно. Но приятно — не то слово. Важно — скажем так. Мне повезло в этом смысле. Лучшие поэты Украины отцовского для меня возраста — и Дмитро Павличко, и Борис Олейник, и Иван Драч, Николай Винграновский — они меня заметили и написали, сказали обо мне — сами. Им просто захотелось, наверное. Ну, так и есть. У меня нет тщеславия. Но есть желание реализации того, что подарил мне Всевышний. Тем более, я стараюсь жить в религиозной системе координат. Я это воспринимаю, как ответственность.
#9
Творчество Павлюка — не просто развернутая метафора, а постоянное преодоление вопреки предначертаниям судьбы. Чем привлекает к себе и сама личность поэта, и его творчество? Да — прежде всего! — открытостью и откровенностью. Эти черты характера присущи лишь отчаянным.
Борис Олейник (1935 — 2017), Герой Украины, советский и украинский поэт, общественный и государственный деятель.
#10
О краткости и иронии в стихах
− Раньше я не писал практически кратких стихов, то есть строф. Сейчас появились. Я их называю фейсбучные стихи. В них появилась ирония. Понимаешь, годы, действительно, уже берут свое. И это нормальная трансформация поэта в иронию. Ты хочешь сказать одной строфой то, что ты хочешь сказать. Там, конечно, эмоциям такого разгона уже нет.
Когда тебе 54 года, уже смешно, если ты за девушками бегаешь. Тут уже, так сказать, экзистенциальная философия и мировоззренческие вещи больше работают.
От метафизики к религиозной системе координат
− Я позитивистом никогда не был. Метафизиком был с 18 лет, когда почувствовал себя поэтом, я тогда в Петербурге учился. А вот в 45 лет я перешел на религиозную систему координат. И отсюда всё тогда понять во мне легко, то есть верующего человека я сразу чувствую. И вот мне с ним легко, мы идем одной дорогой. А до этого, повторю, я был, скорее, метафизиком.
О том, когда пришли первые стихи
− Поэтом я был, так понимаю, всегда. Я вырос с дедушкой и бабушкой в деревне, как у нас говорят, без сельсовета. Они были переселенцы из Холмщины, ныне территория Польши. По отцу у меня волынские все предки — историческая Волынь. Ну, мама, когда родила меня, из-за ошибки врачей умерла через 10 дней…
С детства я жил в атмосфере, как говорил Есенин, народной сказки. То есть прабабушка была не грамотная, им в Польше не давали учиться, но я, как теперь осознаю, был поэтом уже с трех лет. У меня сейчас внук такой — три года. У него похожие свои моменты. Это на генетическом уровне, на интуитивном уровне чувствуется…
У нас с бабушкой телевизора не было, не за что было купить. Бабушка старая, и я с ней жил. Для меня поэзия была — лес. Я понимал язык животных лучше, чем язык людей, который так и не понял…
О том, что такое поэзия
− Поэзия для меня — это музыка, написанная словами.
− Раньше я не писал практически кратких стихов, то есть строф. Сейчас появились. Я их называю фейсбучные стихи. В них появилась ирония. Понимаешь, годы, действительно, уже берут свое. И это нормальная трансформация поэта в иронию. Ты хочешь сказать одной строфой то, что ты хочешь сказать. Там, конечно, эмоциям такого разгона уже нет.
Когда тебе 54 года, уже смешно, если ты за девушками бегаешь. Тут уже, так сказать, экзистенциальная философия и мировоззренческие вещи больше работают.
От метафизики к религиозной системе координат
− Я позитивистом никогда не был. Метафизиком был с 18 лет, когда почувствовал себя поэтом, я тогда в Петербурге учился. А вот в 45 лет я перешел на религиозную систему координат. И отсюда всё тогда понять во мне легко, то есть верующего человека я сразу чувствую. И вот мне с ним легко, мы идем одной дорогой. А до этого, повторю, я был, скорее, метафизиком.
О том, когда пришли первые стихи
− Поэтом я был, так понимаю, всегда. Я вырос с дедушкой и бабушкой в деревне, как у нас говорят, без сельсовета. Они были переселенцы из Холмщины, ныне территория Польши. По отцу у меня волынские все предки — историческая Волынь. Ну, мама, когда родила меня, из-за ошибки врачей умерла через 10 дней…
С детства я жил в атмосфере, как говорил Есенин, народной сказки. То есть прабабушка была не грамотная, им в Польше не давали учиться, но я, как теперь осознаю, был поэтом уже с трех лет. У меня сейчас внук такой — три года. У него похожие свои моменты. Это на генетическом уровне, на интуитивном уровне чувствуется…
У нас с бабушкой телевизора не было, не за что было купить. Бабушка старая, и я с ней жил. Для меня поэзия была — лес. Я понимал язык животных лучше, чем язык людей, который так и не понял…
О том, что такое поэзия
− Поэзия для меня — это музыка, написанная словами.
О военном училище, о выставке к юбилею Есенина в 1985-м
− Я поступил в военное училище. В Ленинграде. Но это тоже была поэзия. Я шел за романтикой. Я постараюсь в мемуарах это все описать. Но как-то я выжил в этом всём…
И я заразился стихами, литературой… Как сейчас помню. 1985-й год. Была выставка к 90-летию Сергея Есенина в библиотеке нашего военного училища… Меня тянуло к литературе интуитивно. Хотя я поступил в военное училище. В школе у меня любимый предмет был — физика. Окончил десять классов с золотой медалью, спортом занимался, всё такое… Но вот, чувствую в училище, что вроде не туда попал. И уже закончил первый курс, всё нормально. И тут зашел в библиотеку. Что бы такое взять почитать?.. Будто душа ждала чего-то. А там — выставка по творчеству Есенина. Думаю, ну, проходили мы в школе этого Есенина — что-то там про березки. …И вот здесь уже тайна, которую знает только Универсум, как говорят, Космос. Я за месяц — тут уже должно быть отдельное описание — проглотил шеститомник Есенина. Почти всё — многое − запомнилось. Я даже сейчас могу читать Есенина наизусть. И всё. И дальше пошло-поехало… Это я уже потом понял, что Есенин любил Пушкина. Он как бы перевоплотился, как актер, в него. Пушкин говорил, что сходит с ума от Байрона. Вот. Я был в их коже.
Об отцовском чувстве к Есенину
− Но я уже пережил Есенина. По возрасту я ему, как бы, уже в отцы гожусь. У меня даже появилось какое-то отцовское, что ли, отношение к нему. Хотя, как там говорится, «я девчонка еще молодая, но душе моей тысячу лет»… Так и у поэтов… Срослись душами, что называется. Но вот у меня был такой кумир (не люблю этого слова, как христианин), потом был Байрон. Но он не столько мне был близок внутренне, − я ведь и английского тогда не знал. А чтобы почувствовать близость душ, тут ведь нужно почувствовать слово, язык. Есенина я почувствовал полностью. Кстати, это передать невозможно, как нельзя передать интуицию. Другому человеку это передать невозможно. Как здоровье невозможно передать. А вот болезнью заразиться можно.
− Я поступил в военное училище. В Ленинграде. Но это тоже была поэзия. Я шел за романтикой. Я постараюсь в мемуарах это все описать. Но как-то я выжил в этом всём…
И я заразился стихами, литературой… Как сейчас помню. 1985-й год. Была выставка к 90-летию Сергея Есенина в библиотеке нашего военного училища… Меня тянуло к литературе интуитивно. Хотя я поступил в военное училище. В школе у меня любимый предмет был — физика. Окончил десять классов с золотой медалью, спортом занимался, всё такое… Но вот, чувствую в училище, что вроде не туда попал. И уже закончил первый курс, всё нормально. И тут зашел в библиотеку. Что бы такое взять почитать?.. Будто душа ждала чего-то. А там — выставка по творчеству Есенина. Думаю, ну, проходили мы в школе этого Есенина — что-то там про березки. …И вот здесь уже тайна, которую знает только Универсум, как говорят, Космос. Я за месяц — тут уже должно быть отдельное описание — проглотил шеститомник Есенина. Почти всё — многое − запомнилось. Я даже сейчас могу читать Есенина наизусть. И всё. И дальше пошло-поехало… Это я уже потом понял, что Есенин любил Пушкина. Он как бы перевоплотился, как актер, в него. Пушкин говорил, что сходит с ума от Байрона. Вот. Я был в их коже.
Об отцовском чувстве к Есенину
− Но я уже пережил Есенина. По возрасту я ему, как бы, уже в отцы гожусь. У меня даже появилось какое-то отцовское, что ли, отношение к нему. Хотя, как там говорится, «я девчонка еще молодая, но душе моей тысячу лет»… Так и у поэтов… Срослись душами, что называется. Но вот у меня был такой кумир (не люблю этого слова, как христианин), потом был Байрон. Но он не столько мне был близок внутренне, − я ведь и английского тогда не знал. А чтобы почувствовать близость душ, тут ведь нужно почувствовать слово, язык. Есенина я почувствовал полностью. Кстати, это передать невозможно, как нельзя передать интуицию. Другому человеку это передать невозможно. Как здоровье невозможно передать. А вот болезнью заразиться можно.
Об эпистолярном общении с нобелевским лауреатом
− Мы достаточно активно переписываемся с нобелевским лауреатом из Китая Мо Янем. Собралась уже многотомная эпистолярия… Там такие материалы!.. Шесть томов минимум уже сейчас можно издать. Но это отдельный разговор.
…На каком языке общаемся? На английском. Когда-то будут вскрыты латентные тайны, которые сейчас никому неизвестны. Сначала мне было тяжело их нести. Как относиться к этому материалу? По большому счету, я должен или умереть, или остаться самим собой. Но, вроде бы, остался самим собой, неся, так сказать, ответственность тайных знаний. Когда-то они будут напечатаны. Какими языками — не знаю. Но это будет интересно. Поверьте. Сейчас я не имею права об этом рассказывать. Это не моя тайна.
− Мы достаточно активно переписываемся с нобелевским лауреатом из Китая Мо Янем. Собралась уже многотомная эпистолярия… Там такие материалы!.. Шесть томов минимум уже сейчас можно издать. Но это отдельный разговор.
…На каком языке общаемся? На английском. Когда-то будут вскрыты латентные тайны, которые сейчас никому неизвестны. Сначала мне было тяжело их нести. Как относиться к этому материалу? По большому счету, я должен или умереть, или остаться самим собой. Но, вроде бы, остался самим собой, неся, так сказать, ответственность тайных знаний. Когда-то они будут напечатаны. Какими языками — не знаю. Но это будет интересно. Поверьте. Сейчас я не имею права об этом рассказывать. Это не моя тайна.
#11
Мое первое впечатление от английских переводов Игоря Павлюка − будто я читаю книгу Шеймаса Хини (ред. ирландский писатель, поэт, переводчик и преподаватель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1995 года). А после наших разговоров с Игорем в десятках электронных писем в моем сознании образовался образ очень талантливого поэта.
Мо Янь, китайский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе в 2012 года.
#12
О том, что гений сжигает эпигонов
− Так вот, я прошёл эту школу, этот духовный закон усвоил. Но, как бы это пафосно ни звучало, нет ни одного большого поэта, который не прошел бы школу другого поэта. Но шансы остаться самому поэтом при этом очень маленькие. То есть 99% сгорает, гений — он сжигает другого. Эпигонов — тысячи. Большие поэты сжигают своих учеников. Но я воскрес, как бы, из пепла (смеется).
Сейчас я ко всему этому адекватно отношусь. А в свое время мне даже было больно, когда некоторые говорили, вот павлюковщина развелась. То есть молодые поэты начали писать в стиле а-ля Павлюк. Я теперь понял, что это закономерно. Это было, как бы, точкой отправной в системе координат, когда я уже был поэтом. То есть я уже начал заражать, и даже репродуцировать других поэтов. И среди них — тут тот же закон действует — из, скажем, ста, которые пишут, один будет, как Павлюк, и он пойдет дальше. Нельзя быть лучшим поэтом, чем гений, можно быть таким же, но в своем времени и в своем народе.
− Так вот, я прошёл эту школу, этот духовный закон усвоил. Но, как бы это пафосно ни звучало, нет ни одного большого поэта, который не прошел бы школу другого поэта. Но шансы остаться самому поэтом при этом очень маленькие. То есть 99% сгорает, гений — он сжигает другого. Эпигонов — тысячи. Большие поэты сжигают своих учеников. Но я воскрес, как бы, из пепла (смеется).
Сейчас я ко всему этому адекватно отношусь. А в свое время мне даже было больно, когда некоторые говорили, вот павлюковщина развелась. То есть молодые поэты начали писать в стиле а-ля Павлюк. Я теперь понял, что это закономерно. Это было, как бы, точкой отправной в системе координат, когда я уже был поэтом. То есть я уже начал заражать, и даже репродуцировать других поэтов. И среди них — тут тот же закон действует — из, скажем, ста, которые пишут, один будет, как Павлюк, и он пойдет дальше. Нельзя быть лучшим поэтом, чем гений, можно быть таким же, но в своем времени и в своем народе.
О любви к переводам
− Да-да, я люблю переводить. «Если бы осталась хорошая школа перевода, − говорит мне мой друг, главный редактор журнала «Всесвiт» Дмитро Дроздовський, − ты мог бы жить переводами». И это было бы хорошо. Я люблю переводить. Есть формула духовная, достаточно уже известная: переводчик в стихах — это соперник поэта. Так, кажется, звучит фраза у Жуковского. Переводчик в прозе — это просто переводчик, даже просто в метафизической, метафорической или поэтической прозе — он все равно переводчик. А в стихах — он соперник.
У настоящих поэтов мировоззренческая система строится совсем иначе. И я скажу просто, все происходит по законам энергии духовной. Что-то у меня отбирают — вот как с Женей Бильченко, которая целую книжку напереводила, вот (показывает книжку «Исповедь последнего волхва» − В. П.) в Питере в 2012 году вышла.
Иногда, правда, берутся переводить поэты посредственные. Но я нормально и к этому отношусь. Пусть переводят…
Но когда за твое творение берутся хорошие поэты, такие, к примеру, как Евгения Бильченко, которую я считаю одним из лучших поэтов мира, то за свое стихотворение по-настоящему болит, как за дитя духовное. Точнее, болело. Потому что я достаточно быстро понял, и фундамент мировоззренческий такое объясняет, − это закономерно. Она что-то свое добавляет, что-то мое убивает, и получается, как бы, наш общий ребенок, который что-то взял от отца, что-то от матери. Духовное. Тем более там очень важно, что не за деньги перевод делается. Просто у переводчика-поэта такой импульс. Но это отдельный разговор. В мире цепная реакция пошла. Китайцы сейчас начали меня переводить. Сейчас прозу переводят. Журнал недавно пришёл из Шанхая…
Так вот, в переводах меня на другие языки есть что-то тоньше, чем просто поэтика, форма… верлибры… Но не форма важна. Тут нужно глубже понимать. В принципе, поэзия — это ритм… Если ты не почувствовал ритма, то и смысла для тебя нет. Если поэтический текст без ритма, то это сказка. Хотя, и сказка имеет ритм… Так что, переводчики сами ко мне приходят в основном.
− Да-да, я люблю переводить. «Если бы осталась хорошая школа перевода, − говорит мне мой друг, главный редактор журнала «Всесвiт» Дмитро Дроздовський, − ты мог бы жить переводами». И это было бы хорошо. Я люблю переводить. Есть формула духовная, достаточно уже известная: переводчик в стихах — это соперник поэта. Так, кажется, звучит фраза у Жуковского. Переводчик в прозе — это просто переводчик, даже просто в метафизической, метафорической или поэтической прозе — он все равно переводчик. А в стихах — он соперник.
У настоящих поэтов мировоззренческая система строится совсем иначе. И я скажу просто, все происходит по законам энергии духовной. Что-то у меня отбирают — вот как с Женей Бильченко, которая целую книжку напереводила, вот (показывает книжку «Исповедь последнего волхва» − В. П.) в Питере в 2012 году вышла.
Иногда, правда, берутся переводить поэты посредственные. Но я нормально и к этому отношусь. Пусть переводят…
Но когда за твое творение берутся хорошие поэты, такие, к примеру, как Евгения Бильченко, которую я считаю одним из лучших поэтов мира, то за свое стихотворение по-настоящему болит, как за дитя духовное. Точнее, болело. Потому что я достаточно быстро понял, и фундамент мировоззренческий такое объясняет, − это закономерно. Она что-то свое добавляет, что-то мое убивает, и получается, как бы, наш общий ребенок, который что-то взял от отца, что-то от матери. Духовное. Тем более там очень важно, что не за деньги перевод делается. Просто у переводчика-поэта такой импульс. Но это отдельный разговор. В мире цепная реакция пошла. Китайцы сейчас начали меня переводить. Сейчас прозу переводят. Журнал недавно пришёл из Шанхая…
Так вот, в переводах меня на другие языки есть что-то тоньше, чем просто поэтика, форма… верлибры… Но не форма важна. Тут нужно глубже понимать. В принципе, поэзия — это ритм… Если ты не почувствовал ритма, то и смысла для тебя нет. Если поэтический текст без ритма, то это сказка. Хотя, и сказка имеет ритм… Так что, переводчики сами ко мне приходят в основном.
#13
Логос или Голос? Мысль или письмо? У Игоря — одно неотделимо от другого. Никакого эстетства, никакого формализма, никакой поэзии ради поэзии. При этом никакой вульгарности, нарочитости, игр в «простоту», дабы всем нравиться… Он таков, каков есть — в стихах его Самость, его Совесть, его Соколиность…
Евгения Бильченко, поэт, переводчик
#14
О премии британского ПЕН-клуба в 2013 году
− Как всё начиналось? Сначала была переводная книга — «Полёт над Черным морем». Её издали британцы. С переводчиком Стивом Комарницким судьба, что называется, свела. Мы с моим другом редактором журнала «Всесвiт» Дмитром Дроздовским сидели, пили кофе, и тут Дмитро говорит, вот бы…
Хотя, зачем это рассказывать? Пусть лучше это будет тайной, − как сходятся поэт и переводчик. По большому счету, это все равно, что вспоминать на людях, как познакомился со своей женой. Наверное, не надо этого, интимного. Не это главное. Так должно было быть. Раз я уже 30 лет с ней живу… Если мы с ней спелись… Но это, как всегда, было неожиданно. И приятно.
Из ПЕН-клуба мне сообщили… Я ведь поначалу даже не знал, что книга предложена на премию Британского ПЕН-клуба. И тут звонок. Они все любят звонить… Вчера, допустим, был мне международный звонок. Я уже жене говорю, с шуточкой, мол, из Америки звонят, что-то хотят предложить. Или из Нобелевского комитета… Звонок-то явно не с Украины. Международный. Оказалось, с издательства, ну, тоже неплохо…
…Так что, мне сообщили, что я лауреат британского ПЕН-клуба. А я даже не знал тогда, что есть такая, очень серьезная, премия, почетная. Ну, лауреат и лауреат. Книжка вышла. Но ее, так бы сказать, в мире прочувствовали. Сразу на меня стали выходить издатели.
О том, что богатым не стал
− Скажу наперед, если слушают нас поэты, все думают, что я стал сразу богатым человеком. Нет. Увы, не покупают в мире стихи. Хотя поэзия у меня хорошая. Знаю, что хорошая и в переводах. То есть на меня издатели охотятся. Но, если хочешь жить свободно, если хочешь заработать, то, наверное, нужно прозу издавать. Но для меня деньги не самоцель. Никогда не были. Хотя свободным быть хотелось бы. Это нормально для творческого человека… Мою поэзию потом французы издавали, поляки… В России хорошие поэты, скажем так, − полюбили меня.
Благодаря премии британского ПЕН-клуба меня увидели в мире, познакомились с моей поэзией. Даже Нобелевский комитет приобрел эту книжку. Еще одна книжка вышла в Америке. К ней нобелевский лауреат Мо Янь из Китая предисловие написал.
О прозе, о своих романах
− Я хочу показать две прозовые свои книжки. Это роман «Выращивание алмазов» − философский текст о том, как технарю-физику прийти к вере в Бога. А начинка, так сказать, дрожжи, − это мое пребывание в Петербурге, и потом − в Забайкальской тайге, где мне пришлось, что называется, отрабатывать свою волю… Я понимаю это всё − эти законы, я под них попал. Ни на кого не имею, так сказать, обиды. Это было моим экзистенциальным выбором. Я должен был через это пройти.
А вот это уже мой роман «Буг». О чем он? Ядро этого романа — молодые люди, которые восстали против Советской власти на моей родной Волыни, школьники городка Лукив Волынской области, откуда родом моя жена. Пока еще теща и тесть были живы, я там любил бывать, грибы собирать и писать.
Это была конкретная история. Она составляла ядро повествования. А потом пошло — роман ведь, как бы, пророческий. Я иногда пугаюсь этого… Вообще, нет. Уже перестал пугаться… Для писателя это нормально… Я природно чувствую себя в этом контексте… Конечно, я не пророк, но я стараюсь существовать в религиозной системе координат… В романе я предвидел и войну, и то, что сейчас происходит, хотя роман написан еще в 2007 году.
Я не спешу издавать прозу. Роман «Выращивание алмазов» был написан в 1997 году, а издался недавно. То есть текст около 20 лет пролежал в рукописи. У меня еще есть проза, но я не спешу. Издание происходит по законам для меня непонятным. Как складывается, как издатель находится, — это не мое дело. Это, как я говорю, вскрытие покажет. Если литературоведам я буду интересен, пускай они там ищут причины и следствия. Помнишь, как в фильме с Никулиным? − «наверное, меня наградят… посмертно».
− Как всё начиналось? Сначала была переводная книга — «Полёт над Черным морем». Её издали британцы. С переводчиком Стивом Комарницким судьба, что называется, свела. Мы с моим другом редактором журнала «Всесвiт» Дмитром Дроздовским сидели, пили кофе, и тут Дмитро говорит, вот бы…
Хотя, зачем это рассказывать? Пусть лучше это будет тайной, − как сходятся поэт и переводчик. По большому счету, это все равно, что вспоминать на людях, как познакомился со своей женой. Наверное, не надо этого, интимного. Не это главное. Так должно было быть. Раз я уже 30 лет с ней живу… Если мы с ней спелись… Но это, как всегда, было неожиданно. И приятно.
Из ПЕН-клуба мне сообщили… Я ведь поначалу даже не знал, что книга предложена на премию Британского ПЕН-клуба. И тут звонок. Они все любят звонить… Вчера, допустим, был мне международный звонок. Я уже жене говорю, с шуточкой, мол, из Америки звонят, что-то хотят предложить. Или из Нобелевского комитета… Звонок-то явно не с Украины. Международный. Оказалось, с издательства, ну, тоже неплохо…
…Так что, мне сообщили, что я лауреат британского ПЕН-клуба. А я даже не знал тогда, что есть такая, очень серьезная, премия, почетная. Ну, лауреат и лауреат. Книжка вышла. Но ее, так бы сказать, в мире прочувствовали. Сразу на меня стали выходить издатели.
О том, что богатым не стал
− Скажу наперед, если слушают нас поэты, все думают, что я стал сразу богатым человеком. Нет. Увы, не покупают в мире стихи. Хотя поэзия у меня хорошая. Знаю, что хорошая и в переводах. То есть на меня издатели охотятся. Но, если хочешь жить свободно, если хочешь заработать, то, наверное, нужно прозу издавать. Но для меня деньги не самоцель. Никогда не были. Хотя свободным быть хотелось бы. Это нормально для творческого человека… Мою поэзию потом французы издавали, поляки… В России хорошие поэты, скажем так, − полюбили меня.
Благодаря премии британского ПЕН-клуба меня увидели в мире, познакомились с моей поэзией. Даже Нобелевский комитет приобрел эту книжку. Еще одна книжка вышла в Америке. К ней нобелевский лауреат Мо Янь из Китая предисловие написал.
О прозе, о своих романах
− Я хочу показать две прозовые свои книжки. Это роман «Выращивание алмазов» − философский текст о том, как технарю-физику прийти к вере в Бога. А начинка, так сказать, дрожжи, − это мое пребывание в Петербурге, и потом − в Забайкальской тайге, где мне пришлось, что называется, отрабатывать свою волю… Я понимаю это всё − эти законы, я под них попал. Ни на кого не имею, так сказать, обиды. Это было моим экзистенциальным выбором. Я должен был через это пройти.
А вот это уже мой роман «Буг». О чем он? Ядро этого романа — молодые люди, которые восстали против Советской власти на моей родной Волыни, школьники городка Лукив Волынской области, откуда родом моя жена. Пока еще теща и тесть были живы, я там любил бывать, грибы собирать и писать.
Это была конкретная история. Она составляла ядро повествования. А потом пошло — роман ведь, как бы, пророческий. Я иногда пугаюсь этого… Вообще, нет. Уже перестал пугаться… Для писателя это нормально… Я природно чувствую себя в этом контексте… Конечно, я не пророк, но я стараюсь существовать в религиозной системе координат… В романе я предвидел и войну, и то, что сейчас происходит, хотя роман написан еще в 2007 году.
Я не спешу издавать прозу. Роман «Выращивание алмазов» был написан в 1997 году, а издался недавно. То есть текст около 20 лет пролежал в рукописи. У меня еще есть проза, но я не спешу. Издание происходит по законам для меня непонятным. Как складывается, как издатель находится, — это не мое дело. Это, как я говорю, вскрытие покажет. Если литературоведам я буду интересен, пускай они там ищут причины и следствия. Помнишь, как в фильме с Никулиным? − «наверное, меня наградят… посмертно».
#15
О песнях на стихи, о постановках в театре по пьесам
− Ну, законы те же. Я специально в этом направлении не работаю… Хотя, если честно, поначалу очень хотел, чтобы что-то мое поставили в театре. Но не получалось в силу моего характера. Это начиналось в 90-е годы. Кстати, я думаю, что скоро издам книгу драм. У меня 10 пьес написано.
Так вот, что с театром. Людмила Колосович — молодая женщина, гениальный режиссер, она сейчас по Украине гремит… Нет, пожалуй, начну отсюда… Когда-то в детском театре прочли мою пьесу и сказали, это хорошая пьеса, но надо деньги. Я тогда из Америки приехал, на квартиру там зарабатывал. Горжусь, кстати, тем, что от государства ничего не получил. Сам всё заработал. Считаю, что для поэта это важно. Так, о чем я говорю?.. В конце концов, с театром также всё само собой получилось. Режиссер Людмила Колосович сама меня нашла и поставила пьесу «Вертеп». Ну, наверное, слухи обо по деревне большой идут впереди меня… Так же и с песнями на мои стихи.
Вот я сижу сейчас — оп! − почту открываю, или в фейсбуке — а там сообщение, мол, так и так, я написал песню на ваши стихи, даже клип уже готовый. Ну, так что же буду говорить на это? Я глубоко понимаю, что это мечта для поэта, − чтобы его стих стал песней, а если еще и народной — так это вообще… больше ничего писать не надо, ведь поэт уже, так сказать, миссию свою исполнил. Как у Бориса Олейника, которого мы вспоминали, «Песня о матери», которая однозначно стала народной…
О том, что трудно отсеивать
− Часто ли получается по Булгакову? Помните фразу Воланда из «Мастера и Маргариты» — «ничего не просите, сами все дадут»? В общем, всё время так получается. Но тут может возникнуть другая проблема. И она возникает. Нужно защищать себя, как бы это парадоксально ни звучало, от того, что дают. Трудно бывает отсеивать… Ведь «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Вот этот закон я тоже понял, прочувствовал…
О том, что важен процесс
− Мне тут нобелевский лауреат Мо Янь говорит, мол, да успокойся, ты уже написал всё, что нужно, у тебя уже есть всё, чтоб в литературном мире тебя заметили, чтоб в мировой поэзии остаться.
Я ему отвечаю, что не могу остановиться, мне процесс важен. Как в том анекдоте про поручика Ржевского. Когда его спрашивали: «Вы детей любите?». А он отвечал: «Детей так себе. Но сам процесс…». То есть даже книжка и ее пиар — это вторично. Мне важен процесс. Я не могу без него дышать. Это тоже, может быть, является маркером настоящести поэта. Когда процесс написания самый важный. А жанр для меня разницы большой не имеет. Я во всем себя пробую. То есть, не писать я не могу. А премии — это третий вопрос или, вообще, десятый…
О том, какой он — высший уровень Поэзии
− Это прозвучит банально, но это факт. Я хочу быть частью Творца, со-Твоцом. Это ведь тоже для верующих… Вот когда со звонницы, с колокольни смотришь на этот мир, и чувствуешь, что находишься на высшем уровне мироздания, понимаешь, что ты здесь для того, чтобы со-творить иные миры… а не просто словесные красивые, пусть даже магические, формулы. Есть у меня такой стих, если на русский перевести, о том, что мне уже не интересны отрывочные листики стихов, когда мы с Творцом создаем галактики и ДНК:
* * *
Забув я віршів рвані клаптики:
В руці Творця моя рука…
Із Ним ми творимо галактики
І ДНК!
Со-творение с Универсумом — это высший уровень Поэзии… Даже если это молчание, золотое безмолвие…
Об атоме мироздания
Я − маленький атом мироздания. А законы атома и мироздания — едины. Так что — «ты ребёнок, в этом спора нет, \ да и я ведь разве не поэт?» (Сергей Есенин). Я прошел эти стадии страха: может, правда, я не туда иду? А теперь я опять себя чувствую… внук меня учит жить. Я понимаю теперь, что такое — «будьте − как дети». Это относится и к поэтам. Так что всё природно.
О самом неожиданном вопросе
− Самый неожиданный вопрос, который мне когда-либо задавали мои студенты? (Улыбается). Сейчас-сейчас. Самый неожиданный, гм… Самый неожиданный — он всегда с любовью связан. Когда студентки влюблялись в меня, они спрашивали меня таким игриво-заискивающим тоном: «А вы — женаты?». Вот это было неожиданно…
− Ну, законы те же. Я специально в этом направлении не работаю… Хотя, если честно, поначалу очень хотел, чтобы что-то мое поставили в театре. Но не получалось в силу моего характера. Это начиналось в 90-е годы. Кстати, я думаю, что скоро издам книгу драм. У меня 10 пьес написано.
Так вот, что с театром. Людмила Колосович — молодая женщина, гениальный режиссер, она сейчас по Украине гремит… Нет, пожалуй, начну отсюда… Когда-то в детском театре прочли мою пьесу и сказали, это хорошая пьеса, но надо деньги. Я тогда из Америки приехал, на квартиру там зарабатывал. Горжусь, кстати, тем, что от государства ничего не получил. Сам всё заработал. Считаю, что для поэта это важно. Так, о чем я говорю?.. В конце концов, с театром также всё само собой получилось. Режиссер Людмила Колосович сама меня нашла и поставила пьесу «Вертеп». Ну, наверное, слухи обо по деревне большой идут впереди меня… Так же и с песнями на мои стихи.
Вот я сижу сейчас — оп! − почту открываю, или в фейсбуке — а там сообщение, мол, так и так, я написал песню на ваши стихи, даже клип уже готовый. Ну, так что же буду говорить на это? Я глубоко понимаю, что это мечта для поэта, − чтобы его стих стал песней, а если еще и народной — так это вообще… больше ничего писать не надо, ведь поэт уже, так сказать, миссию свою исполнил. Как у Бориса Олейника, которого мы вспоминали, «Песня о матери», которая однозначно стала народной…
О том, что трудно отсеивать
− Часто ли получается по Булгакову? Помните фразу Воланда из «Мастера и Маргариты» — «ничего не просите, сами все дадут»? В общем, всё время так получается. Но тут может возникнуть другая проблема. И она возникает. Нужно защищать себя, как бы это парадоксально ни звучало, от того, что дают. Трудно бывает отсеивать… Ведь «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Вот этот закон я тоже понял, прочувствовал…
О том, что важен процесс
− Мне тут нобелевский лауреат Мо Янь говорит, мол, да успокойся, ты уже написал всё, что нужно, у тебя уже есть всё, чтоб в литературном мире тебя заметили, чтоб в мировой поэзии остаться.
Я ему отвечаю, что не могу остановиться, мне процесс важен. Как в том анекдоте про поручика Ржевского. Когда его спрашивали: «Вы детей любите?». А он отвечал: «Детей так себе. Но сам процесс…». То есть даже книжка и ее пиар — это вторично. Мне важен процесс. Я не могу без него дышать. Это тоже, может быть, является маркером настоящести поэта. Когда процесс написания самый важный. А жанр для меня разницы большой не имеет. Я во всем себя пробую. То есть, не писать я не могу. А премии — это третий вопрос или, вообще, десятый…
О том, какой он — высший уровень Поэзии
− Это прозвучит банально, но это факт. Я хочу быть частью Творца, со-Твоцом. Это ведь тоже для верующих… Вот когда со звонницы, с колокольни смотришь на этот мир, и чувствуешь, что находишься на высшем уровне мироздания, понимаешь, что ты здесь для того, чтобы со-творить иные миры… а не просто словесные красивые, пусть даже магические, формулы. Есть у меня такой стих, если на русский перевести, о том, что мне уже не интересны отрывочные листики стихов, когда мы с Творцом создаем галактики и ДНК:
* * *
Забув я віршів рвані клаптики:
В руці Творця моя рука…
Із Ним ми творимо галактики
І ДНК!
Со-творение с Универсумом — это высший уровень Поэзии… Даже если это молчание, золотое безмолвие…
Об атоме мироздания
Я − маленький атом мироздания. А законы атома и мироздания — едины. Так что — «ты ребёнок, в этом спора нет, \ да и я ведь разве не поэт?» (Сергей Есенин). Я прошел эти стадии страха: может, правда, я не туда иду? А теперь я опять себя чувствую… внук меня учит жить. Я понимаю теперь, что такое — «будьте − как дети». Это относится и к поэтам. Так что всё природно.
О самом неожиданном вопросе
− Самый неожиданный вопрос, который мне когда-либо задавали мои студенты? (Улыбается). Сейчас-сейчас. Самый неожиданный, гм… Самый неожиданный — он всегда с любовью связан. Когда студентки влюблялись в меня, они спрашивали меня таким игриво-заискивающим тоном: «А вы — женаты?». Вот это было неожиданно…
#17
<iframe width="1237" height="696" src="https://www.youtube.com/embed/hZ9AV5qM3vE" frameborder="0" allow="accelerometer; autoplay; clipboard-write; encrypted-media; gyroscope; picture-in-picture" allowfullscreen></iframe>
495
Библиотека