Майя Кучерская: «Читая, ты ныряешь и плывешь»

— Вы спрашиваете об этом человека, который живет в машине и радуется пробкам, потому что в пробке больше послушаешь книг. Хотя я и знаю: чтение глазами — это совсем другое, читая, ты ныряешь и плывешь, это подводное плавание, видны все пещеры, гроты, вск морские жители — устрицы, крабы, осьминоги, морские звезды — весь этот сифуд, и цветовая палитра под водой другая совсем. Когда слушаешь ушами — скользишь по водной глади. Можно и сверху различить сюжетные перипетии, расслышать идеи, мелодику речи героев, ритм фразы, но вот это богатство языка, плоть словесную, повествовательную в полной мере трудно ощутить. По крайней мере человеку, который воспитан был на чтении глазами, а не ушами. 

 
— Как вы оцениваете роль библиотеки в современном российском обществе? Нужны ли они сейчас? Не выдвигаются ли на передний план электронные библиотеки?

— Я люблю библиотеки, с детских лет. Когда-то ходила с мамой в детскую республиканскую, каждую субботу, на улицу Дмитрия Ульянова, возвращались с сумкой книг. Я и сейчас люблю ходить в библиотеки работать, в Историчку, Ленинку, Театралку, повезет — так и в американском университете посижу. Мне нравится эта умная библиотечная тишина, сосредоточенность, возможность предельной концентрации, скопление людей, занятых в сущности постижением мира, истории, культуры. И даже вид стареньких книжек, подшивок ветхих журналов мне мил. Мир меняется, и в прежнем виде библиотекам, особенно, так сказать, районным, абонементу, существовать все труднее, потому что все больше книг в интернете. И все равно для исследователей, студентов и детей библиотеки будут необходимы всегда. Но и как площадка для встреч единомышленников, общения, литературных чтений, книжных клубов, обсуждений библиотека лучшее из мест.

 
— Мне кажется, стыд — не та категория, с которой можно подходить к чтению. Классика — это не тюрьма, в которую нужно загонять плеткой. Это, в послешкольные годы уж точно — свободный выбор. Чтобы оценить Пушкина или Толстого, нужно обладать высокой читательской квалификацией. Читать свободно по-французски, понимать и чувствовать контекст, в котором создавались их тексты. Это труд, усилие, не все хотят трудиться в этом направлении. Большой беды в этом не вижу. И все же чтобы понять, что ты и кто ты, на каком языке говоришь, какую традицию и культуру невольно впитал с материнским молоком, классика необходима. Но лучше бы человек это понял сам, без пинков и зуботычин. 

 
— Для кого вы писали «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние»? Кто его читатель? До кого, возможно, вы хотели достучаться?

— Писала для узкого круга друзей, буквально для трех-пяти человек. Внезапно оказалось, эта тема интересна значительно более широкому кругу. Рукопись опубликовали, а книжку стали читать и верующие, и неверующие. Вот и хорошо. А достучаться я ни до кого не хотела. Мне было интересно составить мозаику — огромную цветную мозаику современной жизни православных в России. 

 
— Есть ли в этом произведении часть, которая вам особенно нравится?

— Пожалуй, мне нравятся те рассказики, с которых все началось — та, что начинается со слов «Трапезовали. Отец Феопрепий полез под стол и сидел там среди грубо обутых ног братии…», ну, и т. д. До сих пор смешно.

— Правда ли, что эту книгу в одном монастыре сожгли, а в одной из семинарий используют как учебное пособие? Как вы относитесь к такого рода радикализму?  Должно ли вообще художественное произведение вызывать столь сильные и противоречивые чувства? 

— Конечно, правда. Но знаете, все это случилось уже некоторое время назад, и я давно отношусь к этому нейтрально, как историк литературы. Это просто еще одна страница истории жизни «Патерика», который существует отдельно от меня. Вот и в Новосибирске года три назад православные рассердились на спектакль про православного ежика, так что спектакль прошел только один раз. Ну, что тут скажешь. Страшнее православного ежика зверя нет.

— В «Современном патерике…» вы выступаете как повествователь, практически не дающий оценку своим записям. Вам было важно сделать именно так? Почему?

— Потому что так устроено искусство. Художник пишет картину, и никаких комментариев — вот молочница льет из кувшина молоко, у нее красные трудовые руки, синий передник, на столе краюха хлеба в корзине, а пол грязный, не метеный, стена обшарпанная. Что хотел сказать нам Ян Вермеер? Мы просто созерцаем, и не ждем от него оценок, подсказок. Нам нравится это сочетание красок, открытое лицо этой женщины и то, что она на нас не смотрит, значит, можем ее повнимательнее разглядеть… Также и проза, и стихи, это зарисовка, картина, зачем тут оценки и подсказки. Читатель сам все поймет.

 
— Да, мне важно. Питаюсь иллюзией, что читательское внимание — это форма любви, а кто же не хочет, чтобы его любили. Бывает, конечно, что и поругают, но если критика умна, проницательна, и направлена на выявление истины, то есть на созидание, не на уничтожение — это ничем не хуже. Это такая строгая любовь. 

 
— Вы вместе с Татьяной Ойзерской написали книгу о счастье «Сглотнула рыба их…». Что счастья для вас именно сейчас? 

 
— Счастье — когда мне удается сделать что-нибудь хорошее, а потом еще вкушать от плодов рук своих. Смотреть, как гости веселятся на устроенном мной пиру, в проекте, литературной школе, магистратуре, как им вкусно, весело, интересно, как они радостно друг с другом болтают и смеются. Ну, не счастье ли?